ПЕСНИ
ОБЪЕДИНЕННОГО КОРОЛЕВСТВА МЭЙАН
Семь храмов
Родила меня мама
Возле Старцева храма
И оставила там же лежать.
Но, по счастию, мимо
Желтый шел досточтимый:
Заменил он отца мне и мать.
Он кормил меня сытно,
Только было обидно,
Что приемышем кличут кругом —
И ушел я из храма,
И пошел в город прямо,
Постаравшись забыть о былом.
И меня там, малявку,
Сразу приняли в лавку:
Зазывалой, посыльным я стал.
Но, к несчастию, мимо
Белый шел досточтимый,
И не шел он, а будто порхал.
Он на голос заходит,
Сладки речи заводит
Да сулит, что я стану певцом.
Со мной выпил по паре,
Услужил Вида-Марри,
И ушел, не увидясь с купцом.
Утром понял я, плача,
Что за ним недостача
Оказалась в приходном ларе.
А вернулся хозяин —
Был я крепко охаян
И секом на судейском дворе.
Там, в управе, в воротах
Я сидел без работы
Потеряв сбереженья и честь.
Но, по счастию, мимо
Проходил досточтимый
Облаченный в лиловое весь.
Ему писарь был нужен,
Неказистый снаружи,
Но смиренный и с трудной судьбой.
И за то, что в избытке
Я писал ему свитки,
Он кормил меня, как на убой.
Мелким почерком четким
Переписывал сводки,
До полночи, бывало, строчу…
Пил чернила от жажды
И забылся однажды:
Не задул перед сном я свечу.
И сгорел в том пожаре
Чуть не весь Нальгинарри
И к пожарным я в руки попал.
Но, по счастию, мимо
Красный шел досточтимый:
Защитил меня и оправдал.
А потом говорит он:
«Хоть малец невоспитан,
но задатки хорошие есть.
Ну, да все не из бар мы —
Так пойдем же в казармы,
Там обрящешь и славу, и честь».
И во младшей дружине
При одном господине
Я выделывал штуки копьем.
Но господина послали
Управляться в Онтале
И меня, ясно дело, при нем.
И скажу я вам смело:
Было страшное дело!
Стрелы свищут, кровища рекой…
Но, по счастию, мимо
Проходил досточтимый
Весь зеленый и добрый такой.
Он ведом был судьбою
Близ того поля боя,
Где в бурьяне я горько скулил.
И достал из бурьяна,
И омыл мои раны,
И молитвой всего исцелил.
А потом он за это
Взял с меня три обета,
А какие — я вам не скажу.
Но копье я оставил,
Господина ославил
И пошел моряком на баржу.
Я ходил неустанно
На барже к Диневану
И попался я к хобам в полон.
Но, по счастию, мимо
Пестрый шел досточтимый
И спасти захотел меня он.
Он раздал хобам лапти
И сказал им: «Не грабьте!
Не губите своих и чужих!»
Хобы так ошалели,
Что уйти мы сумели
И в тумане укрылись от них.
Досточтимый из Баллу
Провозился немало:
Все стихии мои изучал.
Но, наверно, стихии
Оказались плохие —
Он в столицу меня отослал.
На столичном базаре
Господин Нальгинарри
В дезертирстве меня уличил.
Год сидел я в темнице
В это самой столице
И от сырости там опочил.
И тюремная стража,
Не отпев меня даже,
Закопала, безбожно кляня —
Но, по счастию, мимо
Черный шел досточтимый:
Из могилы он поднял меня.
И промолвил он: «Парень,
Жребий смертных коварен,
Но тебе не грозит он уже.
Не берись за дреколье,
А ступай в богомолье
За покоем мятежной душе».
И теперь я весь черен
И Владыке покорен,
Собираю для Марди на храм.
Будь же, путник, послушен,
И, пока не придушен,
Помоги по возможности нам!
Народная песня, сложенная в княжестве Баллу во второй половине 6 века Объединения. Перечисляет Семь храмов Мэйана и некоторые черты, приписываемые их жрецам.
Досточтимый — принятое в Мэйане учтивое обозначение жреца.
Нальгинарри — боярство в княжестве Баллу (см. ниже), а также городок при боярском замке. См. «Нальгинарри-городок».
Онтал — полуостров на среднем востоке Объединения, место крупного мятежа 578 г. Герой песни отправляется на усмирение внутренних мэйанских бунтовщиков.
Хобы — воинственное племя, обитает в стране Хоб к северу от Диневана, долгое время вело с Мэйаном пограничные войны во славу Воителя Пламенного.
«…всё стихии мои изучал» — наукой «устроения стихий» занимаются обычно жрецы и мирские приверженцы Пестрого храма. См. «Песню устроителя стихий»
«…он в столицу меня отослал» — вероятно, в Ви-Баллу, столицу княжества Баллу, а в 6 веке Об. также и всего королевства.
Марди — город в княжестве Умбин, главное место почитания Владыки Гибели.
———
Слова И. О. Напев А.Р. (есть и другой напев, отчасти похожий на песню «Чё те надо» группы «Балаган лимитед»). Звучит в повести «Лето в Лабирране» в исполнении странствующего целителя Гайарри.
Песня Мичирина Джалбери,
сложенная в дни его странствий по Мэйану для сестер-близнецов, боярышень Тингон
Полюбилась мне молодая дева,
Полюбилась мне и ее сестрица:
Всюду пред собой вижу эти лица —
Справа и слева.
Я стою меж них и изнемогаю:
Больно хороши и лицом, и станом,
Нежною душой и большим приданым
Та и другая.
Долго я бродил во лесах дремучих,
Где в глуши живут и зверье, и птица —
Все равно никак не могу решиться:
Кто из них лучше?
На ладье ходил к берегам Мунгаи,
На больной вопрос не найдя управу:
Остаются мне все равно по нраву
Та и другая!
Я искал ответ на дибульских кручах,
Я просил совет у змеи шипучей,
На ветрах гадал, на летучих тучах:
Кто из них лучше?
С мукою в душе и с огнем в утробе,
С разумом готов навсегда проститься,
Я пришел домой — а мои девицы
Замужем обе…
Сложена Мичирином Джалбери в 470-х годах Об. Относится к разделу «Безвидного», так как описывает колебания поэта, а стало быть, состояние некого неустойчивого Равновесия.
Тингон — боярство в княжестве Умбин
Мунгаи — дикий остров к северо-востоку от Мэйана, по преданиям, населен исполинами.
«…на Дибульских кручах» — речь идет о нагорье Ирра-Дибула, древней прародине людей Мэйана.
———
Слова И.О. Напев Н.Т.
Звучит в «Повести о Любви и Законе» («Марбунгу») в части первой («Наследники Лантани») в исполнении Джани Парамелло. Другое название той же песни — «Справа и слева».
Песня из фильма «Умбинские тайны»
В городе Ткачихином дождь идет
Свет лиловый теплится за окном.
Кто-то вяжет, кто-то шьет,
Кто-то записи ведет,
А у двери надпись: «Безумный Дом».
Мудрая Ткачиха, тебя прошу:
Больше не читаю я древних чар,
Книг заумных не пишу,
Кружев тонких не ношу:
Только не свихнулся бы мой школяр.
Воевода смотрит из-под руки,
Рать границу хобскую сторожит.
Возле северной реки
Блещут в сумраке клинки,
Сорок новобранцев во рву лежит.
Пламенный Воитель, услышь меня:
Я не трону больше меча и стрел,
Ни доспеха, ни коня,
Ни огнива, ни кремня,
Лишь бы мой вояка вернулся цел.
Над мардийским кладбищем бьет набат:
По толпе несется: везут, везут!
Вор, убийца, казнокрад,
Каждый в чем-то виноват:
Всех их ждет Владыка на божий суд.
Судия Кладбищенский, дай ответ:
Чей простить собрались нам люди грех?
Пусть на свете правды нет -
Хёкк мне сдался этот свет,
Если нам двоим отвечать за всех.
Под горою садик в сплошном цвету,
На горе за частой стеной острог.
Городскую бедноту
В темноту и немоту
Да в колодки княжий указ обрек.
Ведает Кормилец, о ком пою:
Каждому да выдастся по трудам.
Землю-родину свою,
Хлеб и правду и семью
За того колодника я отдам.
Балаган на площади, рядом храм
По-над рынком — двести шагов струны.
Срам всем баллуским жрецам
Тот болван, который там
На струну спускается со стены.
Рук на пестром шарике не держи:
Я ж не по обету, а так иду.
Мне, Безвидный, укажи
Те чужие рубежи,
Где себе попутчика я найду…
Сочинена в 1180-х годах Объединения ларбарским школяром-историком Яндой Каричи, любителем исторических игр по старому Мэйану. Впоследствии без его ведома один из его наставников в Ларбарском университете, Чарунга Каби, включил эту песню в сценарий телевизионного многосерийного фильма «Умбинские тайны». По сути, в песне недостает двух куплетов: про Плясунью и про Владычицу Вод.
«В городе Ткачихином» — в Ви-Умбине.
Хёкк — имя злого демона, в мэйанском языке расхожее ругательство.
———
Слова и напев Н.Т. Звучит в повести «Записки у позорного столба» в исполнении разных лиц.
Песня Юсскаты-ли-Юррунги
для всех женщин, живущих в вольном странствии
(«Прекрасные приключенки»)
Беспечны, грубы, упрямы,
На стирку, стряпню — зарок.
Легкомысленнейшие дамы,
Королевы больших дорог.
Кто забросил и дом, и деньги,
И родителей, и семью —
Прекрасные приключенки,
За них я сегодня пью.
Зима у ворот Гевура,
Лармейский немирный брод.
Пьет у пристани стража хмуро
Только вот старшина не пьет.
Старшина у нас — баба-кремень,
Третий год не снимает лат.
Сыночку приспело время —
Князь Вонго не виноват.
Над Дьерри весна кружится
Последним сухим снежком.
«Нет, не помер, — сказала жрица ,-
Но домой не дойдет пешком».
В белой комнате я валялся,
А за окнами шел снежок.
Ох, как надо мной качался
Плясуньин тугой рожок!
На юге убрали сено,
Сбродило вино из груш.
Государственная измена,
Я — кадьярской шпионки муж.
Учит чары моя магиня,
А я рою в углу подкоп:
Как быстро мы с ней в Умбине
Могучих нашли врагов!
Под осень на пне пригретом
Сидел я, куря и злясь.
Божья странница со шпинетом
При дороге свалилась в грязь.
И пол-ночи потом в трактире
Мне плела за пустым столом
О чудном нездешнем мире:
Богатом и холостом.
Браниться и пить — не слабы.
Что встречный — страмец, дурак...
Да какие же это бабы?
Только я вам отвечу так:
Дайте Семеро вам, ребята,
Среди ваших дорог земных
В избе, в шалаше, в палатах
Слюбиться с одной из них!
Сочинена древленским поэтом Юсскатой-ли-Юррунгой около середины 6 в. Об. Относится к разделу «Безвидного», так как в ней речь идет о странствиях.
Гевур — область в среднем течении реки Лармеи, завоеванная умбинским князем Вонгобулом (Вонго) в 560 г. Об.
Латы — в войсках Объединения (в данном случае, в пограничной страже) — как правило, кожаные доспехи с металлической проклепкой.
«Плясуньин тугой рожок» — священный знак у жрецов Плясуньи: дудочка, рожок или иной духовой музыкальный инструмент.
Кадьяр — древленское княжество на юге материка Вингара, всемирное средоточие чародейских знаний. Коль скоро и княжество Умбин отличается почитанием Премудрой, то шпионы из Кадьяра там не удивительны, хотя сам Юсската — древлень из Гандаблуи на северо-западе Джегура, а не из Кадьяра.
Шпинет — музыкальный инструмент наподобие маленького клавесина, существовал и в переносном варианте (громоздкий и достаточно тяжелый сундук на лямке).
Страмец — мужчина, равнодушный к женскому полу, но не к мужскому.
———
Слова Н.Т., напев А.Ф. Образец для слов — отчасти, стихотворение Р. Киплинга в переложении К. Симонова: «Серые глаза — рассвет. Пароходная сирена…». Есть вариант напева, подобранный Н.Т.: из песни А. Вертинского «Матросы» («Матросы мне пели про остров…»). Звучит в повести «Лето в Лабирране» в исполнении странствующего целителя Гайарри.
Песня про Мичирина Джалбери
Меж облаков остров есть Унгариньин
Из моряков не бывал там ни один.
Мир и покой, счастья вечного страна —
Ночью и днем светит на небе луна.
Старый моряк, снаряжай мою ладью,
Чашу до дна зелья горького допью,
Новый певец примет гусли со стола,
Прежних времен мне припомнятся дела.
Князю жену к нам из-за моря везли,
Царскую дочь дальней Змиевой земли.
Море укрыл наваждением туман,
Деву с ладьи выкрал орочий шаман.
Смерти искать между северных болот
Свита ее арандийская идет.
Оркам лесным девы Змиевой краса
Сможет открыть тайны древней чудеса.
Спой же о том, что не ведали они:
Как отыскал я царевну Джанганни —
Ночью глухой между орочьих руин
Деве в любви клялся отрок Мичирин.
Разве не сам князю деву я вручил?
Сердце свое я навеки погубил.
Свадебный путь застилал осенний дым,
Прочь от любви мчался княжий побратим.
Князю верны и супруга и друзья,
Смерти просить у богов моих нельзя —
Песней, мечом князю предан был, служа,
В сердце моем лишь княгиня госпожа.
Я ли роптал Семерым на мой удел,
Если в глаза я княгинины глядел?
Пел на пирах, на врагов ходил, шутя,
Только росло в замке северном дитя.
Трижды семь лет — для любви недолгий срок.
Змиев народ собирался в мой острог,
Змиева дочь родилась в глухой избе,
Вырастил я горе новое себе.
Племенем лишь ты княгинина родня,
Что ж из груди сердце рвется у меня?
Взор твой глубок, точно ночью небеса,
Гибель моя, арандийская краса!
Ведал ли я, что прошу у Семерых?
Нынче дитя полюбил седой старик.
За морем там остров есть Унгариньин —
Вновь от любви уезжает Мичирин.
Сочинена Джани Парамелло летом 587 г. Об. Излагает жизнь великого поэта и воина Мичирина Джалбери будто бы от собственного его лица.
Унгариньин — далекий остров. Считается, что он расположен на верхнем донце Столпа Земного.
Змиева земля — Аранда, так как арандийцы считают своего царя Змием (драконом). Соответственно, «змиевы люди» — арандийцы и др. Речь идет о предыстории бракосочетания арандийской царевны Джанганни и диневанского князя (444 г. Об.). Бояре Джалбери — союзники князя, Мичирин в ту пору был бояричем.
«В замке северном…» — речь идет о замке Джалбери на севере княжества Диневан.
———
Слова Н.Т., напев А.Ф. Звучит в «Повести о Любви и Законе» в исполнении мастера Майгорро и Джани Парамелло.
Песня про княжича Даррибула Умбинского
У князя Вонго был сыночек Даррибул,
И этот князь его немножечко обул:
Престол племяннику отдал,
Сынка на выборы послал,
И за него там даже не голосовал.
Тогда обиделся наш княжич Даррибул:
Остался в Марди, лег в могилу и уснул.
Проснувшись, стал он выпивать,
И начал песни сочинять,
И этим очень огорчать княгиню-мать.
А мы тогда как раз сидели на мели:
У нас княжил высокородный Джагалли,
Но он недолго просидел,
Отдал наследнику удел,
И сам не то чтоб оказался не у дел.
Увидел княжич, что в стране Хёкк знает что,
Ударил воблою сушеною о стол,
И вот отправился уже
Сказать всю правду князю Дже,
В его назревшую измученной душе.
Заходит Дарри на широкий двор кремля,
Кругом дрожит от гнева даррина земля,
До ночи с князем толковал,
А Джа все слушал да кивал,
Поскольку Дарри его сильно взволновал.
А утром Дарри не вернулся на посад:
«Ушел он за море», — глашатаи гласят,
Ведь не удержит Дарри Джа,
Коль попадет тому вожжа,
Вернется княжич лет так через пятьдесят.
Да только раз в кремле метельщики мели
И новых песенок оттуда принесли:
Они случайно их нашли,
Лежали песенки в пыли
Близ подземелья господина Джагалли
Даррибул — сын князя Вонгобула Умбинского (из младшей ветви рода, Да-Умбин). В 570 г. Даррибул выдвигался на выборы короля Мэйана; ради этого Вонгобул отрекся от престола в пользу своего двоюродного брата Джагалли (из старшей ветви, Кай-Умбинов), так как наследник княжеского престола, каковым был Даррибул, не мол быть притязателем на королевскую корону (в песне Джагалли неправильно назван племянником князя Вонго). Королем был избран, однако, не Даррибул, а Кайдил из княжества Баллу. После выборов Даррибул остался жить в городе Марди (где и проходило голосование) и едва не сошел с ума от неумеренного пития «мардийской воды» (воды из местных источников, обладающей сильным успокоительным действием). Позднее под влиянием Предстоятеля храма Плясуньи, Кладжо Диеррийского, Даррибул обратился к сочинению песен в кабацком вкусе и прославился как Дарри Насмешник. В 578 г. Даррибул вернулся в Ви-Умбин, а в 585 году исчез, будто бы уехав в дальние заморские страны. Песня оспаривает это толкование событий.
«Но он недолго просидел…» — в 580 г. Джагалли отрекся от престола в пользу своего сына Джабирри (он же «князь Джа»). По общему мнению жителей Умбина, за Джабирри правил его отец, отошедший от государственных дел лишь для виду.
———
Слова И.О. Напев и образец из песни А. Дольского «Да здравствует война!». Звучала в нескольких играх.
Песня о Медном Тазе
Я ударю в медный таз, чтобы песню спеть для вас:
Положенье опишу без прикрас.
Наша чудная страна вся стихиями полна,
Равновесия же нет ни хрена.
Со столичной шантрапой княжич шел на водопой,
Чтоб немного облегчить перепой —
Обнаружили балды: нету в Озере воды
И уводят их следы в никуды.
Сговорились семь сестер развести в саду костер,
Чтобы честь у них никто не упёр —
Нету искры из кремня, не получится огня,
В темноте придет большая фигня.
Захотел блаженный тать Предстоятеля достать:
С крыши храма он решил полетать —
Оказалось, вот беда — безвоздушная среда.
Молодые сокращает года.
Корабли отправил Джилл на разведку рудных жил
И изрядно он их вооружил —
К сожаленью, корабли в порт приписки не пришли,
Не найдя на прежнем месте земли.
Как писать частицу «не» при звездах и при луне
Мудрый жрец уразумел не вполне.
Он словарь достать готов, а словарь — без всяких слов:
Еще тот его писал богослов!
Благородный Хадди-мей вечерком зашел к куме,
Потому как был себе на уме —
Под кроватью в полутьме хрюкнул древлень Самсаме
И испортил всё ему реноме.
Подымается мертвец, и мятежник и страмец,
Для вдовы своей добыть огурец —
Он скитался сам не свой с отсеченной головой:
Оказался он живой не впервой.
Устроитель устроял, исполин в углу стоял,
Пестрый змий ему пример подавал —
В общем, значит, не секрет: Равновесья в мире нет,
Халлу-Банги был всего лишь поэт.
Сочинена Тукки, сподвижницей умбинской княгини Атту-Ванери, в начале 550-х гг. Об. В последующие десятилетия песня звучала редко и исполнение ее неизменно сопровождалось всеобщим смятением, ибо в ней осмеянию подвергаются лица, представляющие все двенадцать стихий.
Озеро — оз. Гуна-Гулла, священное для мэйан; на его берегу стоит баллуская столица Ви-Баллу.
Джилл — глава мохноножского торгового дома Джиллов.
Хадди-мей — степняк из королевской гвардии.
Халлу-Банги — см. прим. 2-10.
———
Слова И.О. и Н.Т. Песня — наш сочинительский рекорд: от первого замысла до завершения текста прошло полтора часа. Напев из песни 1970-х гг., ее исполняла Мирэй Матье, названия мы не вспомнили. Похожий мотив — у песни И. Пустыльника на слова Е. Полонской «Дядя Эля», известной в исполнении Л. Утесова. Песня звучит в «Повести о “Пяти паломниках”» в исполнении девицы Канари.
Песня устроителя стихий
Возле города Ви-Баллу, по обету «не убий»
Я исследовал начала устроения стихий.
Мой наставник строгих правил в путь меня благословил,
На восток меня направил и в дорогу мне вручил:
Чайник, ложку и мочало, карты, скрипку и бурав,
Расписное одеяло и настой полезных трав,
Десять гээр мармелада, два мешочка белены,
Чешую морского гада и косматые штаны.
Шел кораблик через море, серебрилася вода.
Нас настигнул на просторе Золотая Борода.
Ровным счетом ланг на тыщу пострадал казенный груз,
А откуда взялся Тырщик, я ответить не берусь.
Он и спас мое мочало…
В Лабирране на базаре пропадал я, бос и сир.
Сердобольные бояре отвели меня в трактир
Я велел убрать подушки и столы составить в ряд,
А они меня за ушки: выметайся, говорят.
Забирай свое мочало…
В отдаленное именье, не прочтя моих бумаг,
Пригласил меня на бденье самочинный черный маг.
А в ночи ко мне в светличку он пробрался, аки тать:
Волшебство в моих вещичках вздумал он распознавать:
Где волшебное мочало?
На умбинском на канале все устроил я, как мог,
Но меня арестовали, посадили под замок.
Вдруг заходит стражник Иррин, молвит: ты не виноват.
Хоть зануден и настырен, но бери себе назад
Чайник, ложку и мочало…
А в одной горячей точке, где Онтал поднял мятеж,
Засмолили меня в бочке и продали за рубеж.
Голодает гоблин дикий и подмоги просит хоб:
Коль предстану пред Владыкой, положите мне во гроб:
Чайник, ложку и мочало, карты, скрипку и бурав,
Расписное одеяло и настой полезных трав,
Полторы умбинских ланги, три мотка кадьярских лент,
Сочинения Халлу-Банги и поддельный документ,
Десять гээр мармелада, два мешочка белены,
Чешую морского гада и косматые штаны.
Сочинитель неизвестен; песня 580-х гг. Об.
«Не убий» — служа Творцу Жизни, многие устроители берут обет отказа от убиения живой твари (а также от вкушения убоины, пользования кожаной утварью).
«Чайник, ложку и мочало…» — для создания себе равновесного сочетания стихий устроители обычно носят при себе множество вещей, в том числе и самых неожиданных.
Карты — таблицы, применяемые при устроении стихий.
Гээр — мера веса: вес кружки воды.
Золотая Борода — знаменитый пират
Тырщик — рыба.
Лабирран — приморский город в княжестве баллу.
«Я велел убрать подушки…» — видимо, с целью уравновесить стихии в помещении.
Иррин — начальник посадского участка стражи в Ви-Умбине, упоминается в «Повестях о Тиммоне Найане» и других.
Онтал — см. выше
«…предстану пред Владыкой» — умру.
———
Слова И.О. и Н.Т. Образец — городская народная песенка «Тридцать метров крепдешина». Напев А.Ф., по образцу песни А. Розенбаума («Надоело нам на дело наши пёрышки таскать»). Песня звучит в «Повести о “Пяти паломниках”» в исполнении Кеаро Каданни.
Ардари
Желтеет месяц Старца: для свадеб пришла пора.
Везут меня сегодня с отцовского двора.
Везут меня в Ардари на тройке, не на паре —
Все рады, а невеста от свадьбы не ждет добра.
«О чем тоскуешь, дочка? Хорош у тебя жених.
Владетель всего Ардари, а нравом и строг, и тих.
А кто ушел за море, назад не будет вскоре.
Женою ставши мужней, забудешь сама о них».
«Я браку не противлюсь: пусть будет, как Старец велит,
Да только послушанье ран сердца не целит.
Забуду ль Джу с Талдином за этим господином —
На то Премудрой воля, но сердце мое болит».
Приехали в Ардари уже на исходе дня.
Жених в кафтане желтом приветствует меня.
И статный, и пригожий — а жрец готовит ложе,
А за столом собралась ардарина вся родня.
Веселый месяц Старца — не время для злых вестей.
Быка большого гости сглодали до костей.
А кто ушел за море, назад не будет вскоре —
Но только кого, о горе, я вижу среди гостей!
Моряцкие рубахи, моряцкие штаны,
Усы мокры от пива, как будто от волны.
Но словом я единым не выдам Джу с Талдином —
Пусть выпьют за здоровье теперь уж чужой жены.
Сам господин Ардари еще совсем не пьян:
«Здорова ль ты сегодня, любезная моя?
Негоже, коль невеста глядит в пустое место,
На жениха не смотрит, будто сама не своя».
Не съели Джа с Талдином ни ложки, ни куска —
Лишь пьют вино да брагу, и брага им горька.
Окончен пир венчальный, пора в опочивальню —
А за женихом с невестой входят два моряка.
«Ах, Семеро на помощь, откуда они взялись?
За пологом, дорогая, укройся и молись.
Сумеет дать Ардари отпор гулящей паре,
Коль эти колоброды настолько перепились!»
Но хором Джа с Талдином в ответ заводят речь:
«Оставь свой меч, Ардари, тебе не поможет меч.
Твои ночные гости без крови и без кости:
Нас отпустил Владыка невесту оберечь.
Не можем в месяц Старца мы браку помешать,
Ложись, ложись, Ардари с невестою в кровать.
Ведь мы ушли за море и мы с тобой не в ссоре —
Но только ты не вздумай жену свою обижать.
И коль родится мальчик чуть раньше, чем выйдет срок,
Прогнать жену из дому не вздумай за порог.
Расти его как сына знатного господина,
А мы тебе обещаем, что выйдет из парня прок.
Он станет капитаном и твой прославит род,
Из-за морей добычи богатой привезет.
Оберегаем нами — тремя его отцами —
Он будет во всем удачлив, на суше и среди вод.
Прощай, прощай, невеста, прощай и ты, жених,
Не сетуйте на мертвых и не корите живых.
Владычица с Владыкой срок дали невеликий —
Мы вновь уходим в пучину по воле Семерых».
Когда ж родился мальчик у нас на Новый год,
Его признал Ардари, признал и ардарин род.
Растет сынок пригожий, на трех отцов похожий,
И им гордится Ардари и много от парня ждет.
Народная песня.
Ардари — местность в княжестве Баллу.
———
Слова И.О. Напев из русской народной песни «Живет моя отрада…». Звучит в повести «Лето в Лабирране» в исполнении девушки Мурри.
Хутор Караджеру
Помирает Карада, почтенный старик,
Сыновья у одра его встали.
И с уныньем глядят на темнеющий лик,
И слезу отирают в печали.
Сыну младшему Магго Карада дает
Меткий лук и каленые стрелы,
Сыну старшему передает в свой черед
Все, что смог он нажить в жизни целой.
«Отходит, сын, к тебе сполна
Сто восемнадцать мер зерна,
Мои соха и борона,
Упряжка пегих лошадей,
Возок, четырнадцать свиней,
Пяток коров и бык один,
Земли шестнадцать десятин
И хутор Караджеру.»
Схоронили Караду в сосновом гробу,
Только Тулко невесел, наследник.
Он по хутору бродит и хает судьбу,
И бубнит, как седой проповедник.
Младший Магго стреляет хорька и лису,
Шкуры раз продает в две недели,
Серебром оделяет супругу-красу,
Городскую веселую Джелли.
«Зачем нам, милая жена,
Сто восемнадцать мер зерна,
К тому ж соха и борона…» и т.д.
Брата младшего Тулко на хутор зовет,
Полной чарой ему наливает:
«Кто поделится с братом, того, в свой черед,
Куриджил от души оделяет.
Мы с тобою друзья, мы с тобою родня,
Поделиться с тебя не убудет.
Ты, браток, не сердись, а послушай меня:
Пусть жена на двоих у нас будет
Пусть будут общими: жена,
Сто восемнадцать мер зерна,
Еще соха и борона…» и т.д.
И не сердится Магго, а только в ответ
Он над Тулкою звонко смеется:
Мол, жена ему в радость, а пахота — нет,
И без хутора он перебьется.
Тулко поднял кувшин и обрушил кувшин,
Черепки по углам полетели.
Юный Магго упал, он упал и не встал,
А в дверях-то жена его Джелли:
«Я виру требую сполна:
Сто восемнадцать мер зерна,
Да чтоб соха и борона,…» и т.д.
Осудили его и сослали его,
А вдова оказалась брюхата.
И дитя получило немало всего,
Унаследовав от супостата.
А вдовство не порок, подрастает сынок,
На наследство богатое глядя,
Да сынок-то с лица не похож на отца,
Потому как он вылитый дядя.
Принадлежат ему сполна
Сто восемнадцать мер зерна,
Его — соха и борона,
Упряжка пегих лошадей,
Возок, четырнадцать свиней,
Пяток коров и бык один,
Земли шестнадцать десятин
И хутор Караджеру.
Сочинитель неизвестен, как и место, где расположен хутор Караджеру.
———
Слова И.О., напев А.Ф., образец для напева отчасти — песня С. Крылова «Зимняя сказка» («Когда зимний вечер уснет тихим сном…»).
Миджирский поход
Край, где лодками усыпан берег,
Край, где пахнет рыбой и волной —
Я теперь и сам себе не верю:
Это, верно, было не со мной.
Кровь еще горит в лучах заката,
Крики чаек горечи полны.
Здесь стояли насмерть мы когда-то,
Здесь осталось эхо той войны.
Помнишь знамена княжеских дружин,
Ветер соленый, выжженный Миджир,
Тел на поле битвы — не видать конца,
Тихие молитвы черного жреца.
Вражеские рати, грозный рев трубы,
И слова проклятий — это не забыть;
Как в руке горела рукоять меча,
Древленские стрелы в солнечных лучах…
Помнишь ли костры того похода,
Как в котле дымился крепкий чай,
Как после сраженья воевода
Много пил и столько же молчал;
Помнишь, как в безумье ржали кони,
Как топтали мертвых и живых,
Как из нашей из копейной сотни
Уцелел один на десятерых.
Помнишь знамена княжеских дружин…
Речь идет о событиях 585-586 гг. После смерти князя Таммобая на престол взошел сын его Гайдалли. Однако вскоре в Миджире объявился человек по имени Гаямулли, именовавший себя старшим сыном Томмобая, рожденным от простой крестьянки, и все же законно признанным. Он в короткий срок собрал вокруг себя многочисленных сторонников, получил на острове Винге заем и нанял на эти деньги войско, куда вошли кочевники с земель Яраамба, вингарские рыцари Воителя Пламенного, умбинские древленские лучники и др. На помощь князю Гайдалли выступил с войском король Кайдил. Предстоятель храма Водной Владычицы (Миджир — главное место ее почитания в Мэйане) пробовал примирить враждующие стороны, но не преуспел. В решающей битве королевские и княжеские войска потерпели поражение от мятежников, князь Гайдалли пропал без вести. Самозванец Гаямулли занял миджирский престол. Ни один из князей Объединения не признал его прав, однако король по прошествии недолгого времени объявил Гаямулли законным князем Миджира.
Сочинитель неизвестен.
———
Слова и напев А.Ф. Образец напева и отчасти слов — танго Б. Терентьева «Пусть дни проходят», а также его переложение, песня «Баксанская» («Там, где снег тропинки заметает»). Звучала в игре «Марбунгу» (2003 г.) в исполнении Марри Гундинг.
У конца Лармеи, у начала моря…
У конца Лармеи,
У начала моря
Злые чародеи
Нам готовят горе:
Хочет князь Умбирри
Вольной нашей Степи,
Строит коням стойла,
Кует меям цепи.
Чародей ворожит,
Искры рассыпает,
У него по коже
Знаки пробегают.
Чародей читает,
Весь в лиловом платье,
Знаки заплетает
В цепкое заклятье.
Чародей по книге
Накликает горе:
С гор идет топтыгин,
Корягин из моря.
Топчут наши травы,
Хлещут наши рати,
Не найти управы
Против злых заклятий.
У реки Лармеи,
У большого брода
Собирались меи,
Два великих рода.
Шапкою железной
Покачал Рамарри:
«Стрелы бесполезны
Против этой твари».
Амби-мей Карои
На коне соловом
Говорит такое
Горестное слово:
«Духом мы ослабли,
Страшен зверь великий:
Не боится сабли
Не боится пики.
Но и он, пожалуй,
Нам не будет страшен,
Если чародеев
Снять с умбинских башен».
Лучников собралось
Тысяча и двести,
Только вот досталось
Им немного чести.
Чародей умелый
Ворожит незримо:
Пролетают стрелы
Мимо, мимо, мимо.
Зря звените, меи,
Тетивой упругой:
Знаки чародея
Заплелись кольчугой.
Губят меев твари
Князя Кай-Умбина.
Тардо-мей Рамарри
Подзывает сына.
«Запада пределы —
Черные болота.
Принеси мне стрелы
Древленской работы».
Мальчик вынимает
Проклятые стрелы:
Все он понимает,
Но взирает смело.
Одолел Рамарри
Горькую кручину,
Выстрелил Рамарри
В грудь родному сыну.
Вырвал наконечник
Из кровавой раны —
Густо побежала
Кровь среди бурьяна.
Гнется лук дугою,
Как мужик на пашне.
Красною стрелою
Метит мей над башней.
Тетива завыла,
Стрела полетела,
Меж письмен пронзила
Чародея тело.
Пламенем лиловым
Опахнуло небо —
И исчез он с ревом,
Словно бы и не был.
Расплелися знаки
В чародейской книге —
Сгинул и корягин,
Сгинул и топтыгин.
Прячется Умбирри
За стеной второю,
Жжет посад и город
Амби-мей Карои.
Море закипает
От двойного клича,
Город догорает,
Делится добыча.
Да не чует гари
Павшего Умбина
Тардо-мей Рамарри
Возле тела сына —
Он среди бурьяна
Без единой раны
Лежит бездыханный…
Народная песня степных кочевников меа-меев об их войне с умбинским князем Умбирри Кай-Умбином в 4 в. Об. Позднее, в 6 в., степняки, упоминаемые в песне, стали союзниками Умбина.
Лармеи — река, в нижнем своем течении — граница между Степью и Умбином.
Топтыгин, Корягин — чудовища
Амби-мей, Тардо-мей — прозвания степных родов.
———
Слова И.О. Образец — отчасти, польская народная песня «Возле устья Вислы, у начала моря». Напев Н.Т.
Джа Матабанга
Четыре года мы скрываемся в лесу
Взимая пошлину с проезжих караванов
И слух о нас, должно быть, разнесут
От Ви-Умбина и до Диневана.
Мы все берем по праву силы и меча,
Не брезгуем ни кариндом, ни лангой,
И будут вздрагивать купцы, в ночи шепча:
«Джа Матабанга, Джа Матабанга».
К чему скрывать: нам не указ король Кайдил,
В своем лесу не снимем мы рогаток,
И если ты властям не угодил,
Иди же к нам, не ожидай расплаты!
Таких, как ты, охотно примет лес,
Пусть мы живем не в избах — во времянках,
Здесь наше княжество и заправляет здесь
Джа Матабанга, Джа Матабанга.
Как ликовал от счастья праведный Умбин,
Рукоплескал, до грязных зрелищ падок,
Когда безумный черный паладин
Вам обещал тут навести порядок.
И долго, долго благодарная толпа
На площади глазела на останки
Первейшего разбойника Столпа,
Джи Матабанги, Джи Матабанги.
Вы разучились нас воспринимать всерьез —
Но как позеленели Ваши лица,
Когда пропал очередной обоз
В лесу на пол-дороге из столицы!
И в ваших жилах тотчас леденеет кровь —
Нам сладко думать, нету круче фанга! —
Когда вам о себе напомнит вновь
Джа Матабанга, Джа Матабанга.
Сочинитель песни неизвестен.
Матабанга на востоке княжества Умбин — самый знаменитый в Мэйане вольный лес. Главою тамошней шайки считается разбойник Джа Матабанга.
«В своем лесу не снимем мы рогаток…» — речь идет о том, как в 588 г. король Кайдил приказал уничтожить в Мэйане внутренние таможни.
«Как ликовал от счастья праведный Умбин» — см. прим. 8-3. «Черный паладин» — Фарамед Кай-Тирри (см. прим. 2-3).
———
Слова А.Ф., напев и отчасти образец из песни В. Высоцкого «Еще не вечер» («Четыре года рыскал в море наш корсар»).
Лес Матабанга
Лес Матабанга шумит, шумит, нету ему покоя,
Из лесу едут семеро вскачь, держат на запад путь —
Снежная ископыть, сталь звенит, в шапках застряла хвоя —
Если б вернуться им всемером хоть бы когда-нибудь.
Лес Матабанга звенит, звенит первой листвой зеленой,
Дрозд замолчал в молодых ветвях, слыша усталый шаг:
Путник один на восток бредет, раненный, утомленный —
Плисовый порван его кафтан, нету меча в ножнах.
Сел на опушке, закрыл глаза, слушает птичий гомон:
«Лес Матабанга тебя принять снова сегодня рад,
Но расскажи, отчего клинок твой оказался сломан,
Где твоя шапка, где твой конь, где сестра и где брат?».
«Есть на закате такой Умбин, этой земли столица —
Город высоких больших домов, сытый, богатый весь:
Этой зимою гулял я там с братьями и с сестрицей,
Только напрасно предали мы звонкий зеленый лес.
Двое со стражей в ночном бою жизни не поделили,
Славно бились, да что с того — оба теперь мертвы;
Двое других гниют в руднике, пятый гниет в могиле —
Надо не так много земли парню без головы.
Сам я был ранен, едва ушел, чтоб помереть на воле,
Только ни воля мне не мила, ни гробовой покой:
Слышал вчера, продалась сестра ни за пригоршню соли,
В городе есть у нее дружок — уж не скажу, какой.
Ходит в малиновом полотне нынче моя сестрица,
Стража ей честь отдает копьем, кланяется судья —
Так не спрашивай про нее, окаянная птица,
Лес Матабанга, меня укрой, пусть я стану не я!».
Песня сочинена Райной, беззаконной подругой Лудильщика Джи (см. прим. 5-2).
Речь в песне идет о набеге на Ви-Умбин зимой 586 г. некой шайки, чей главарь выдавал себя за разбойника Матабангу, был схвачен и казнен, но в лесу Матабанга после этого разбойники не перевелись.
———
Слова И.О., напев Н.Т. Звучала в игре «Умбин» (2003 г.) в исполнении Райны.
Песня про воровку Джелли
Вели на казнь воровку Джелли
Свою признавшую вину.
Она тащилась еле-еле
И все глядела в вышину.
А впереди — помост и плаха,
А в небе радуга горит.
Она глядит уже без страха
И так Плясунье говорит:
«Довольно я наворовала,
Приходит мой урочный час,
Да знаю — не дотанцевала:
Спляшу тебе в последний раз».
И заплясала на помосте,
И не помехой были ей
Ни переломанные кости,
Ни палачи, ни княжий мей.
Взлетала в облачные степи,
По радуге шагала ввысь,
Да только княжеские цепи
Тяжелой кровью налились.
«Не ожидала я, Плясунья,
Такого горького конца,
Когда в глухое новолунье
Того убила подлеца.
Но тянет вниз чужая доля,
Я замаралася в крови,
Раз не судьба мне жить на воле,
На смерть меня благослови.»
Поникла Джелли головою,
Не стала плакать и кричать…
Князь Вонгобул махнул рукою
И приказал ее кончать.
Сочинитель неизвестен. Речь идет о баснословной личности, воровке Джелли, действующей в «Правосудии князя Вонгобула» (см. прим. 8-3). Смысл песни тот, что Плясунье ненавистно кровопролитие, и если ее служители становятся убийцами, то лишаются милости богини.
«А в небе радуга горит…» — радуга, как и другие небесные явления, считаются даром Плясуньи.
———
Слова И.О., напев по образцу городской песни «Подайте милостыню ей». Есть вариант напева на мотив песни Б. Окуджавы «Над синей улицей портовой». Песня упоминается в повести «Марбунгу. Повесть о Любви и Законе».
Над могилою дует ветер…
Над могилою дует ветер, да такой, что фонарь не светит,
Он с надгробий сдувает знаки лепестками увядших роз.
В этой ветреной круговерти помолись же Владыке Смерти,
Позови, разбуди, приветствуй и попробуй задать вопрос.
Если спящий в могиле этой удостоит тебя ответа,
Ты оставь благодарный лепет, но запомни его слова,
Расплещи над плитою масло, чтобы лампа твоя погасла,
И беги, подавляя трепет беззаконного волшебства.
Если вспомнить потом посмеешь, если смысл разобрать сумеешь,
В тихом шелесте, в дуновенье этих ставших землею губ —
То пройдешь по чужому следу и отыщешь свою победу —
В звоне золота, в звоне стали или в меди почетных труб.
Если ж ты не уловишь смысла, повторяя слова и числа,
Что умерший шепнул из гроба, если спутаешь — берегись!
И отец твой, и дед, и прадед за оплошность твою заплатят,
Даже если давно истлели и распались на прах и слизь.
Будешь дерзок иль осторожен — тот, чей прах тобой потревожен,
Не уснет уже под камнями, где сквозь масло бурьян пророс, —
И однажды ветреной ночью пред тобой предстанет воочью,
И бесшумно задует лампу, и задаст тебе твой вопрос.
Сочинитель песни неизвестен. Речь идет о запретной отрасли чародейства — чернокнижии, связанном с ворожбой над умершими.
———
Слова И.О., напев Н.Т. отчасти по образцу песни В. Высоцкого «Беда» («Я несла свою беду…») Звучала в игре «Умбин» (2003 г.) в исполнении Арадана Бэнли.
В дальней каменной крепости на полпути к Нура-чару…
В дальней каменной крепости на полпути к Нура-чару
Гарнизонный полсотник седой охраняет рубеж —
За полвека в горах он не смог отыскать себе пару,
И давно охладел серый пепел забытых надежд.
Вот однажды под утро в холодную пору Владыки
Он на башне стоит, рукавицей сжимая древко.
Видит: сходил в долину с горы караван невеликий,
Двое лыжников санки везут, а везти нелегко.
И полсотник тотчас их велит задержать для порядка
И доставить к нему — оказалось их трое в пути.
Два южанина в шрамах — в горах, знать, пришлось им несладко,
И южанка на санках, наверное, лет тридцати.
И полсотник глядит ей в глаза, и она свои веки
Подымает в ответ и глядит ему тоже в глаза.
И почувствовал он, что сейчас и погибнет навеки,
Потому что забыть этот взор ему будет нельзя.
А южанин постарше бубнит: «Мы с дибульского кряжа,
Пробирались в Мэйан, да малек заплутали в снегах», —
Но ответить полсотник ему не пытается даже,
Словно сам захлебнулся в глубоких и черных глазах.
А южанин помладше ему: «Мы не сбились с дороги,
И хоть было непросто, добычу везли до конца,
Да кудесница наша потом отморозила ноги —
Не найдется ли в крепости вашей какого жреца?».
Но полсотник молчит, да и нет у него чудотворца,
Только сорок лихих камбурранских рубежных рубак,
Да кухарка, да конюх, да три малорослые горца,
Да старик-мохноног, что блюдет гарнизонный кабак.
Закатила южанка глаза и вздохнула протяжно,
И полсотник, склонившись над ней, покачал головой:
«Жрец прибудет к весне, но теперь уже это не важно —
Вот тогда и помолится он за ее упокой.
А теперь предъявите бумаги и вашу добычу,
Треть для князя, а пятую часть забирает король», —
И уходит полсотник вглубь крепости, писаря клича,
И пытаясь унять неотступную острую боль.
Схоронили кудесницу в крепости, пошлину сдали
И отправились лыжники дальше на юг, в Камбурран,
А полсотник до самой весны был не то чтоб в печали,
Но как будто задумчивостью до нутра обуян.
Приезжает весной в гарнизон досточтимый Гамурра,
И к могиле полсотник ведет его, все доложив,
И внимает молитве, и молвит, угрюмо и хмуро:
«Я, похоже, и сам-то теперь не совсем чтобы жив.
Что ни ночь, то во сне предстает мне покойница эта,
И молчит, и глядит, и сосет мою душу до дна.
Так не примешь ли ты у меня, досточтимый, обета?
Если с ней что не так, то моя это, видно, вина».
Отвечает Гамурра: «Приму хоть один, хоть четыре,
Ибо сны посылает Владыка тебе неспроста.
Хоть кудесница эта давно упокоилась в мире,
Тебе стоит сменить этот край на другие места».
И в отставку полсотник уходит, и с тем досточтимым
Собирается в Марди уехать, сложив свою кладь, —
Но нашел его жрец поутру неживым, недвижимым,
И с кудесницей южною рядом велел закопать.
Сочинитель неизвестен.
Нура-чар— город в карличьих землях северо-западнее Мэйана.
———
Слова И.О., напев А.Ф. по образцу песни «Мадемуазель Натали» В.Мочуговского.
По-над морем гуляет ветер…
По-над морем гуляет ветер:
Теплый ветер — прощай, зима!
Ясно небо и воздух светел,
А в Марбунгу пришла Чума.
Колокольный звон над пустым посадом,
Весь народ на площади у тюрьмы.
Нам не страшно вместе, да только рядом
Ковыляет черная тень Чумы.
По подвалам укрылась нелюдь,
Стража рыщет по кабакам —
Объясняй, глашатай, что делать,
Не видавшим заразы нам!
Не одной заразой сильна зараза,
А толпой, огнем, топором, кайлом.
Музыканты, громче! Звончее, сазы!
Подымайте всех на большой погром!
Кто ночами травил колодцы?
Кто речами смущал умы?
Всех, кто под руку попадется,
Волоките на суд Чумы!
У кого свояк — грамотей проклятый,
На кого донос накропал сосед —
Нынче все они, наши супостаты,
Пред Чумным Владыкой дадут ответ.
В горле сухо, на сердце скверно —
Брошу скрипку, пойду домой.
На ветру простудился, верно?
Быть не может, чтоб я — чумой…
Лихорадки нету, одна усталость:
Отдыхать поболее, спать и пить…
Если я сегодня живой останусь,
Вместе с вами завтра пойду громить.
Пред Владыкой я грешен разве?
Кому должен, я всех простил.
Моровой безразлично язве,
Скольких я на веку любил.
Ты со мною, друг, не ходи прощаться,
И на свет меня не зови из тьмы.
На Столпе Земном нет острее счастья,
Нету света жарче огня Чумы.
Песня сочинена Джани Парамелло весной 590 г. в Марбунгу, когда по городу прошел слух о моровом поветрии и власти приняли надлежащие меры. Чума в Мэйане считается карой Владыки Гибели за людские грехи.
«По подвалам укрылась нелюдь» — поскольку иные племена не болеют человеческими болезнями, люди Мэйана часто приписывают мор козням «нелюди»: чаще всего древленей.
———
Стихи и напев Н.Т.
Клеветникам Объединения
Не просите, не просите вы чинов у короля;
Правды ради, доносите, доносите, пользы для!
Возводите, возводите свод напраслины своей
Выше храмов и кремлей!
«Воротился из-за моря удалой моряк Талдин,
Весь народ поил задаром, точно знатный господин.
Видно, платит царь Вингарский соглядатаям с лихвой» —
Так писал о нем кабатчик на дощечке восковой.
Вы строчите, вы строчите, и тростинкой, и пером:
Невиновных оправдают, а виновным поделом.
Доложите государю все, что думает народ —
Или все наоборот.
«Свой кабак возвел Линдарри на руинах до-чумных.
Откопал горшок в подвале с полусотней золотых.
А земля под домом — княжья, а на деньгах — Пестрый Змей» —
Так писала о Линдарри меховщица Вонговэй.
Вы кропайте, вы кропайте ясным днем и при свече.
Вы не рыцарь, вам не клясться на пылающем мече.
Клевещите, клевещите, меркой полной лейте грязь —
Разве жизнь не удалась?
«Вонговэй, красотка наша, конопатая, с косой
В полнолуние однажды перекинулась лисой.
Всех курей перетаскала, закопала у межи» —
Так писал посадский стряпчий под диктовку тети Джи.
Вы диктуйте грамотею, вы диктуйте школяру,
Обличите взятки, драки и азартную игру,
Не щадите вы ни вора, ни убийцу, ни страмца,
Ни родимого отца.
«Тетя Джа известна многим, и в Ларбаре, и вокруг
Беззаконным шарлатанством и большим проворством рук.
Знает зелья, привороты, изменения личин» —
Сообщил суду и князю удалой моряк Талдин.
Погодите, погодите, вот приедет Фарамед,
Все доносы прочитает, исполняя свой обет.
Клеветник в Объединеньи — всем гроза клеветникам,
Как писал о нем я сам.
Песня сочинена мастером Хаккеди летом 587 г. в Лабирране. По общему признанию, доносительство, в том числе и клеветническое, — тяжкий порок мэйанского общества.
«На руинах до-чумных» — на развалинах здания, разрушенного во времена Великой Чумы, в конце 5 в. Об.
«А земля под домом княжья, а на деньгах Пестрый Змей»: деньги — арандийские каринды, подлежат сдаче в казну, коль скоро клад найден на княжеской земле.
———
Слова Н.Т., напев А.Ф. Звучит в повести «Лето в Лабирране» в исполнении певца Гайарри.
Из города Ларбара…
Из города Ларбара поеду на восток:
Приеду я в Аранду и присяду на песок.
Пройдуся по базару да белого попью,
Куплю настойки крепкой да дракона чешую.
Из города Ларбара я поплыву на юг:
И приплыву в Вингару, и оглянусь вокруг.
Пройдуся по базару, глотну вина глоток,
Куплю накидку плисовую да шелковый платок.
Из города Ларбара на запад поплыву
И в гавани Умбина всех торговцев созову.
Не выпью ни глоточка, тут пьяным быть не след,
Куплю у чародея приворотный амулет.
Из города Ларбара на север по реке
Я поплыву в столицу с гостинцами в руке.
Пройдуся по базару, на девок погляжу,
А самую пригожую в постельку уложу.
Кабацкая песенка.
———
Слова И.О., напев из городской народной песни «Стаканчики граненые…». Звучит в «Повести о “Пяти паломниках”» в исполнении Чибурелло.
Нальгинарри-городок
Двести тридцать два двора, замок над рекою —
Нальгинарри-городок невелик, не скрою.
Есть три храма и кабак, рынок и пристань,
Здесь родилась я на свет со своей тоскою.
Не в военную грозу, не в чумную пору
Положила меня мать к барскому забору,
А нашел меня под ним сам Нальгинарри,
И наверное, признал по лицу да взору.
Головою покачав и бровей не хмуря,
Дал боярин кров да стол малолетней дуре,
А когда пришла пора, отдал в ученье
Досточтимому жрецу, доброму Гакурри.
Научилась я полоть сорняки на грядке,
Навострилась разбирать буковки в тетрадке,
За скотиною ходить. Бегать на рынок —
Убежать бы мне тогда вовсе без оглядки.
Как-то я гоню свиней, храмовое стадо,
А навстречу не спеша едет по посаду
В буллеяне, на коне, с перьями в шапке
Наш боярич Андобул — отчая отрада.
На меня он поглядел ласково, приветно,
С горожанкой поболтать баричу не вредно.
На коня меня поднял, вывез за город,
Пролетел у нас тот день словно незаметно.
Не охальник, не буян, и собой картинка,
Подарил мне барич два кожаных ботинка,
Дал малиновый платок, дал мне колечко,
Но сумела нас сгубить храмовая свинка.
Все-то стадо разбрелось: по одной, по паре,
Досточтимый трех нашел прямо на базаре,
Отругать меня решил — глядь, а свинарка
Возвращается вдвоем с юным Нальгинарри.
Меня за руку схватил жрец, увел с собою,
Не честил и не корил, будто я не стою,
А наутро прискакал грозный боярин
И ругался, и грозил, что продаст рабою.
Все подарки отобрал, а жреца святого
Отозвал, да толковал снова с ним и снова,
Про бесчестье говорил, грех да смешенье —
Не слыхала я всего от слова до слова.
Вот сижу я под замком голая, без свечки,
Только крики за окном слышатся от речки:
Говорят, нашли платок, платье, ботинки,
Утопилась девка, мол, лишь в одном колечке.
Благородный Андобул был три дня в печали,
А потом его служить к князю отозвали,
А Гакурри мне сыскал смирного мужа,
А из замка сотню ланг приданого дали.
Завтра лошадь запрягут, и меня с собою
Хуторянин увезет мужнею женою,
Не увижу никогда впредь Нальгинарри,
Желтый храм, родной посад, замок над рекою.
Сочинитель песни неизвестен.
Нальгинарри-городок — город при боярском замке Нальгинарри (см. прим. 1-1).
Гакурри — жрец Старца Куриджила.
Буллеян — кафтан для верховой езды.
———
Слова И.О. Звучала в игре «Марбунгу» в исполнении Макобирри Нальгинарри.
Белый струг
Белый мой струг, восемь лет нес ты меня
Через моря, словно конь, лучше коня.
Кто это вдруг, прямо из рук вырвал весло?
Или уже умирать время пришло?
Шли мы с тобой лишь вчера в город Ларбар.
Шелк и табак на борту — верный товар.
Дула Змея, думал я: скоро и дом.
Семьдесят раз я ходил этим путем.
Мой носовой увидал парус вдали.
Недалеко, думал я, нам до земли.
Примешь ты в срок, мохноног, меченый груз.
Пусть и велик мой залог — я расплачусь.
Наперерез нам спешат два корабля,
Но не видать, кто стоит, возле руля.
Весел полста пенят вал — дважды полста.
Не по душе мне уже эти места.
Их носовой вскинул меч над головой —
Скидывай груз — доберусь, будешь ты мой!
Белая Мать! Как назло, ветер упал,
Парус провис, как ни злись, струг мой встал.
Люди кричат: «Хёкк ли нам этот табак!
Груз отдадим, но уйдем, — или не так?»
Я бы и рад — да заклад — белый мой струг,
Как уступить мне тебя, старый мой друг?
Верный мой лук, был упруг и под рукой.
Их носовой рухнул вдруг вниз головой.
Только зазря — замер струг в стылых волнах
Между пайран, как баран меж росомах.
Сто да полста человек на двадцать пять —
Это не бой, нам с тобой не устоять,
Но не стрела в бок вошла — нож своего.
Стоит ли всем погибать за одного?
Я на корме, солона кровь на губах.
Грузят табак, грузят шелк, — дело труба.
Люди мои к ним на борт тащат тюки —
Ни закричать, ни поднять даже руки.
Слышу — гребут, прочь идут, бросив меня,
Кровь по смоле и во мгле шелест огня.
Или ведет вас плясать Белая Мать?
Как это так мог моряк саджу сжигать?
Верный мой струг, восемь лет шли мы с тобой
Не за добром — за судьбой, да на убой
Руки костер ввысь простер, пляшет пожар.
Больше нам, знать, не видать город Ларбар.
Сочинитель песни неизвестен.
«Дула Змея» — юго-западный ветер, соответствующий стихии Змиев.
Носовой — впередсмотрящий на мэйанском корабле, он же как правило и корабельный воевода.
———
Слова И.О., напев А.Ф. по мотивам музыки И. Кальмана к оперетте «Принцесса цирка» («Морская песня», припев: «Сердце грустит и на берег летит»).
Памяти «Сноброда»
Поднята мачта, взлетело знамя,
Возле кормила встал капитан,
А музыкант за дудочку берется.
Прости-прощай, родной Мэйан: ладья в Марбунгу не вернется.
Грянули разом шестнадцать весел —
Прочь от причала, честной народ!
Почетно Белой Матери служенье.
Не будет лучше, чем «Сноброд», ладьи у вас в Объединеньи.
Хобские скалы, снега Мунгаи,
Орочьи горы, Унгариньин —
Чужие неисхоженные страны.
«Сноброду» путь лежит один: за грань Столпа, за край тумана.
Дальше и дальше, за грань сознанья,
К берегу лунному, к той весне,
Где всходит из песков морское счастье.
Грести во тьме, брести во сне, о ветер грудью разбиваться.
Волны сомкнутся, схоронят воды,
Но забредет он еще не раз
Во сновиденья к вам, родные люди.
Да жаль, что в гавани у нас такой ладьи уже не будет.
Больше не будет — да только снова
Суша заплачет о моряках
Кого из дома вызовет свобода.
И в марбунганских кабаках споют о странствиях «Сноброда».
Песня сочинена Джани Парамелло в память о «Сноброде», знаменитом марбунганском корабле.
Мунгаи — см. выше.
Унгариньин — см. выше.
———
Слова и напев Н.Т. Звучит в повести «Марбунгу. Повесть о Любви и Законе».
Он — капитан из города Ларбар
Он — капитан из города Ларбар:
Сам завлечет, да сам и осрамит же…
Он вхож в дома купцов и важных бар,
Лихой красавец, кормчий Коркемиджи.
Вернулся капитан в родимый дом,
Под сводами шаги грохочут гулко.
И на него любуется тайком
Хромая нищенка из переулка.
У ней веснушки даже на ушах,
Лицом она как древняя дибулка.
От белого безумия на шаг
Хромая нищенка из переулка.
Не жемчуга, не шелковый убор,
Не калачи, не сахарная булка,
Лишь капитанов милостивый взор —
Награда девушке из переулка.
Он глянул — и пришла ее весна,
И ей он стал отца и брата ближе,
И что имела, отдала она
Лихому капитану Коркемиджи.
А поутру из гавани пришла
Позорная и подлая цидулка
И как шпионку стража забрала
Хромую нищенку из переулка.
И был судья сердит и стряпчий пьян,
Полна табачным дымом караулка…
И никогда не вспомнил капитан
О бедной девушке из переулка.
Песня сочинена ларбарской артелью стихотворцев.
«Лицом она как древняя дибулка» — предки людей Мэйана, дибульцы, как считается, были в большинстве своем рыжие и веснушчатые.
———
Слова Н.Т., напев и образец из песни на слова В. Инбер «Девушка из Нагасаки» («Он — капитан, и родина его — Марсель…»). Звучала в игре «Ларбар» (2003 г.) в исполнении уличной попрошайки.