До:гэн получил печать Дхармы у китайского наставника Тянь-туна Жу-цзина, и таким образом формально перенял учение школы Цаодун. Однако еще в годы ученичества на горе Хиэй и во время путешествия в Китай До:гэн испытал на себе влияние различных буддийских школ и наставников, хотя кто и как именно повлиял на него в Китае — вопрос, до сих пор остающийся без ответа; см.: [Хайне 2003]. До:гэн с детства был близко знаком с классической китайской культурой и свободно ориентировался в многообразии идей и текстов. Свою религиозную философию он разрабатывал, либо опираясь на авторитет предшествующих мыслителей, либо споря с ними, отстаивая свою оригинальную трактовку того или иного положения. В тексте «Сокровищницы ока истинной Дхармы» традиционные чаньские беседы-наставления (кит. вэньда, яп. мондо) занимают не менее важное место, нежели общетеоретические рассуждения.

Обращение к истокам буддизма, а также к традиции, к линии передачи учения – один из лейтмотивов «Сокровищницы». Разбору исторических примеров почти полностью посвящен трактат «Удержание подвижничества» («Гё:дзи»), самый длинный её трактат. До:гэн составил его, когда жил в храме Каннондо:ри, в 1242 г., а завершил работу над текстом в 1243 г. Трактат содержит истории из жизни индийских и китайских патриархов, почитаемых в традиции чань, и состоит из двух частей. За теоретическим введением следуют примеры из жизней троих индийских патриархов (Будды, Махакашьяпы и Паршвы), ряда китайских чаньских наставников, а также совершенномудрых императоров из китайских преданий: Хуан-ди, Яо и Шуня. Далее До:гэн помещает второй большой теоретический фрагмент, после которого появляются еще пять персонажей (один из них также император, Сюань-цзун, VIII в.).

Уже в первой фразе трактата До:гэн обращается к традиции, утверждая: «На великом Пути будд и патриархов непременно есть наивысшее удержание подвижничества». Он с самого начала задает читателям главную установку – стремиться стать такими, как будды и патриархи, то есть подвижничать столько, сколько они это делали, и так, как они это делали. Затем До:гэн раскрывает понятие «удержания подвижничества»: оно существует постоянно и не зависимо ни от чего; люди сами все время с ним взаимодействуют, хоть и не всегда осознают это, так как оно уже присутствует в каждом из людей изначально. Далее До:гэн призывает удерживать подвижничество изо всех сил и переходит к примерам, поясняющим, как именно это следует делать.

Кого же До:гэн считает подвижниками, достойными подражания? Прежде всего, конечно, своего наставника в Дхарме, Жу-цзина. Вообще для буддизма, и особенно для традиции чань/дзэн характерно крайне почтительное отношение к учителю. Этот человек оказывает глубочайшее влияние на всю жизнь практикующего. Изначально монах обращается к зрелому мастеру с просьбой взять его в обучение, и наставник может согласиться, отказать без объяснения причин или заставить новичка пройти некие испытания. Если наставник все же берет ученика, тот ему полностью подчиняется во всем. В традиции чань/дзэн только учитель может сказать, достиг ли его подопечный просветления. До:гэн относился к своему наставнику Жу-цзину с глубочайшим почтением на протяжении всей жизни, восхищался им и не уставал превозносить его понимание пути Будды. В трактате «Цветы сливы» («Байка») он пишет: «Теперь, когда мой покойный наставник, Старый Будда, оставил Сунский Китай, там поистине стало темнее, чем в безлунную ночь. Отчего? Я могу ответить просто: от того, что ни до, ни после моего покойного наставника, Старого Будды, [в Китае] не было Старых Будд, подобных моему покойному наставнику, Старому Будде».

В тексте «Сокровищницы» До:гэн приводит в пример Жу-цзина чаще любого другого наставника. По подсчетам Хьюберта Нирмэна Догэн так или иначе обсуждает Жу-цзина в четырнадцати трактатах «Сокровищницы», не считая кратких упоминаний [Догэн 2007, 1116]. При этом вопрос о том, в какой степени До:гэн воспроизводит его учение, а в какой – приписывает ему собственные идеи, весьма неоднозначен. Стивен Хайне отмечает, что интенсивность восхваления Жу-цзина возрастала под влиянием таких обстоятельств, как решение До:гэн переехать в провинцию Этидзэн, и особенно — необходимость подчеркнуть легитимность и уникальность переданного До:гэн учения в связи с принятием в общину группы монахов из школы Нихон-Дарума в 1241 г. [Хайне 2003]. Хайне указывает на амбивалентное отношение До:гэн к Жу-цзину, зафиксированное в «Записях речений наставника Эйхэй» («Эйхэй Ко:року»), а также перечисляет позиции, по которым До:гэн, якобы, со слов своего наставника Жу-цзина, критикует распространенные в традиции чань идеи. На самом деле, как показывает Хайне, сам Жу-цзин подобных взглядов не придерживался. Так, в трактате «Истинный знак всех дхарм» («Сё:хо: дзиссо») До:гэн выступает против идеи единства трех учений (буддизма, конфуцианства и даосизма). Он пишет, что подобные рассуждения имеют еще меньшую ценность, чем детский лепет, а в качестве авторитета приводит мнение Жу-цзина, говоря: «Мой покойный наставник, вечный будда, строго-настрого наказывал избегать подобных идей» [Догэн 1998, 87]. То же самое можно видеть в трактате «Путь Будды» («Буцудо:»). Кроме того здесь же До:гэн обсуждает четыре типа отношений Линь-цзи, разделение на пять домов чань, доктрину пяти рангов, разработанную Дун-шанем (то же — в трактате «Буддийские сутры», «Буккё:»). Все эти воззрения До:гэн называет ловушками для тех, кто вместо подвижничества пытается постичь путь Будды умозрительно, а для пущей убедительности ссылается на Жу-цзина. В тексте «Записи годов драгоценной радости» («Хокё:ки»), посвященном описанию  ученичества До:гэн в Китае, также можно найти приписываемую Жу-цзину критику неприемлемых для До:гэн идей. По поводу выделения в буддийской традиции чань/дзэн Жу-цзин, согласно До:гэн, высказался так: «Это используемое ныне название – школа Чань (Дзэн) – донельзя затасканное и вздорное наименование. Называть так придумали маленькие лысоголовые зверьки» [Гарри 2003, 143]. Столь же однозначно критикуется отделение чань от сутр, а также учение о принятии мира таким, каков она есть, ведь это отказ от активной позиции, которая, по До:гэн, абсолютно необходима для того, чтобы преобразовывать себя и мир с целью спасения всех живых существ.

В первой части трактата «Удержание подвижничества» До:гэн начинает рассказ с Будды Сякамуни, а вторая открывается историей Бодхидхармы. Таким композиционным приемом До:гэн подчеркивает, что передает своим ученикам самый что ни на есть исконный, чистый буддизм. Приводя в пример Бодхидхарму, До:гэн расставляет акценты несколько иначе, чем в других биографиях первого китайского патриарха. До:гэн подчеркивает самоотверженность Бодхидхармы, ведь он бросил родные края, богатых и знатных родителей и пустился в путешествие, полное невзгод и тягот, ради распространения в Китае чистого буддизма. Конечно До:гэн упоминает девятилетнее сидение Бодхидхармы в сосредоточении лицом к стене, но он прямо говорит, что «это еще не вся истина», для него важнее то, что Бодхидхмарма сумел совершить истинную передачу учения.

Особое место в творчестве До:гэн занимает фигура Хуэй-нэна. В тексте «Сокровищницы» Догэн так или иначе упоминает его почти столь же часто, что и наставника Жу-цзина. Трактат «Удержание подвижничества» повествует о том, как Хуэй-нэн отправился на поиски Дхармы и обрел ее. Хуэй-нэн родился бедным селянином, он рубил и продавал дрова, чтобы прокормить себя и свою старуху-мать. В «Сутре помоста Шестого патриарха», где рассказывается о жизни и учении Хуэй-нэна, описано, как однажды на уличном перекрестке он встретил некоего незнакомца, толкующего «Алмазную сутру», и проникся стремлением обрести Дхарму. Хуэй-нэн сразу же решил стать монахом, и в сутре он уточняет, что получил от незнакомца десять лян серебра для матери, и прежде чем отправиться в путь обустроил ее жизнь. До:гэн завершает ту же историю совсем по-другому: «После того как на уличном перекрестке он услышал одну строку из сутры, он сразу же покинул мать и устремился на поиски великой Дхармы», – и дальше как раз превозносит поступок Хуэй-нэна, считая что пренебрежение сыновним долгом и бросание близкого человека на произвол судьбы – похвальны и достойны подражания, когда речь идет об изучении Пути Будды ради блага всех живых существ.

Часто в трактатах «Сокровищницы» До:гэн ссылается на Сюэ-фэна И-цуня (яп. Сэппо Гисон, 822–908) и Сюань-ша Ши-бэя (яп. Гэнся Сиби, 835–908). Уникальность этих людей, согласно Догэну, заключается не в их особой природе или избранности, а исключительно в свойствах их характеров. Сюэ-фэн, по словам Догэна, «был так же помрачён, как другие люди», но «не был равен другим людям по своей восприимчивости». Сюэ-фэну хватило целеустремленности для того, чтобы в поисках истинного учителя девять раз взобраться на гору Туншань и трижды посетить Тоуцзы. Догэн восхищается именно этой непреклонностью в постижении Пути Будды, свободной от любых увлекающих в сторону иллюзий, и призывает всех людей учиться чистоте у Сюэ-фэна. Точно так же и Сюань-ша, однажды решив покинуть помраченный мир и стать монахом, не отвлекаясь ни на что, целыми днями практиковал сосредоточение сидя.

До:гэн также с глубоким почтением говорит о наставнике Чжао-Чжоу Цун-шэне (яп. Дзё:сю Дзю:син, 778–897). Он впервые осознал свое стремление к пробуждению в возрасте шестидесяти одного года, после чего двадцать лет провел в ученичестве, пока не получил истинную передачу Дхармы от наставника Нань-цюаня (яп. Нансэн Фуган, 748–834). До:гэн особенно выделяет возраст Чжао-Чжоу и срок его обучения: пример китайского мастера позволяет ему наглядно показать, что временные ограничения не играют никакой роли в деле постижения Пути Будды. Кроме того До:гэн всегда отличался крайним личным аскетизмом, и в этом он также опирается на авторитет Чжао-чжоу. В «Удержании подвижничества» До:гэн с восхищением повествует о том, как однажды у помоста Чжао-чжоу сломалась ножка, тот заменил ее обломком головешки, а впоследствии не позволил хранителю монастыря починить ее, дабы не отвлекаться от продвижения по Пути Будды. Там же До:гэн отмечает, что Чжао-чжоу никогда не писал писем с прошениями о дарах в пользу обители и за всю жизнь ничего не накопил. С точки зрения основателя школы Со:то:, любые мирские помыслы вредны, ибо они отвлекают монаха от главного дела: подвижничества. Чжао-Чжоу же как раз был полностью сосредоточен именно и только на постижении  Пути и настолько не заботился ни о чем ином, что случалось даже, одну порцию риса распределял на два дня, а то и вовсе собирал на еду каштаны и желуди.

Знаменитый китайский наставник Ма-цзу Дао-и (яп. Басо: До:ицу, 707/709–788), снискавший славу своей эпатирующей внешностью и поведением, для До:гэн оставался прежде всего учителем созерцания. В «Удержании подвижничества» До:гэн подчеркивает, что даже после обретения печати Дхармы Ма-цзу продолжал регулярно заниматься сосредоточением сидя, а также до глубокой старости не прекращал трудиться на благо монастырской братии.

Как видно из приведенных примеров, До:гэн вообще придавал огромное значение трудовой дисциплине монахов. У преемника и самого знаменитого ученика Ма-цзу Бай-чжана Хуай-хая (яп. Хякудзё Экай, 720–814) До:гэн перенял многие положения монастырского устава, и в частности, принцип «день без работы – день без пищи». В «Удержании подвижничества». До:гэн рассказывает, что когда у одряхлевшего Бай-чжана отобрали рабочие снасти, он опечалился из-за невозможности трудиться вместе с собратьями и провел тот день без пищи. По мнению До:гэн, строгость устава Бай-чжана соответствовала духу первоначального, исконного учения Будды.

Историю, посвященную Бай-чжану, До:гэн завершает словами о том, что ныне ему подражают во многих монастырях, «исполняющих обычай Линь-цзи». Отношение До:гэн к этому направлению Чань было довольно сложным. Самого Линь-цзи  До:гэн неизменно называл в ряду самых достойных и чтимых им наставников. В «Удержании подвижничества» он пишет, что учитель созерцания Линь-цзи был настолько выдающимся, что его нельзя сравнивать с другими. Здесь же До:гэн цитирует «Записи бесед Линь-цзи» [Линь-цзи 2001]. Линь-цзи и его наставник Хуан-бо (яп. Обаку, 770–850) сажали сосны вблизи храма, глубоко в горах. Хуан-бо спросил Линь-цзи, зачем сажать столько деревьев, если вокруг и так лес, глушь и дичь. Линь-цзи предположил, что это нужно для того, чтобы «заградить вход в горы» и чтобы оставить потомкам памятный знак. Хуан-бо принял ответ Линь-цзи, и после того как, в продолжение диалога, оба по очереди постучали лопатами по земле, заявил, что при Линь-цзи школа будет процветать. В «Записях бесед Линь-цзи» этот случай приведен в ряду других парадоксальных вопросов и ответов, показывающих, сколь глубоко Линь-цзи понимал Чань. Но До:гэн, подчиняя рассказ своей цели проповедовать неустанное подвижничество, говорит, что Хуан-бо предсказал расцвет школы при Линь-цзи, поскольку тот продолжал трудиться, после того как обрел просветление. Таким образом До:гэн утверждает необходимость постоянного и ежедневного подвижничества в обыденной жизни среди повседневных дел.

При этом До:гэн критикует последователей Линь-цзи, упрекая их в недостаточном усердии в ежедневных занятиях сосредоточением сидя. Согласно До:гэн, они слишком часто отвлекаются на решение коанов и другие виды практики (сам До:гэн был непримиримым противником всякого рода смешений). С одной стороны, Стивен Хайне отмечает, что До:гэн занял особенно жесткую позицию по отношению к школе Линь-цзи (и, в частности, одному из ее патриархов, Да-хуэю Цзун-гао, яп. Дайэ Со:ко:, 1089–1163) в период, когда к его общине примкнула группа монахов из школы Дарума, продолжавшей линию передачи учения от Да-хуэя. С другой стороны, сам Да-хуэй был известен своей резкой критикой основного метода, принятого в школе Цаодун/Со:то:, – безобъектной сидячей медитации. Да-хуэй настаивал на необходимости взращивания великого сомнения и предлагал практикующим сосредоточиться на решении коанов. Таким образом, вполне логично, что До:гэн в своих трактатах снова и снова нападал на последователей Линь-цзи и предостерегал своих учеников против того, чтобы те поддавались их влиянию. Интересно, что при этом название своего главного труда – «Сокровищница ока истинной Дхармы» (яп. «Сё:бо:гэндзо:») – Догэн позаимствовал у единственной известной письменной работы Да-хуэя, собрания коанов с тем же названием (кит. «Чжэн фа ян цан»).

До:гэн также не мог обойти своим вниманием главного оппонента Да-хуэя, наставника школы Цаодун Хун-чжи Чжэн-цзюэ (яп. Ванси Сё:гаку, 1091–1157). Изначально именно среди его последователей родилось наименование «чань созерцания коана» (кит. каньхэ чань), в противовес которому впоследствии появилось «чань озарения в молчании» (кит. мочжао чань). Хун-чжи истолковал иероглиф «мо» (яп. «моку») как саму истинную реальность, а «чжао» (яп. «сё:») – как ее проявление. Он утверждал, что во время сидения в безобъектной медитации в человеке действует присутствующая в нем изначально, но не способная проявиться в иных условиях изначальная природа Будды. Именно такое понимание буддийской практики унаследовал До:гэн.

Хотя Хун-чжи, а вслед за ним Жу-цзин и До:гэн отказывались придавать практике решения коанов первостепенное значение, тем не менее сами коаны высоко ценились и в традиции Цаодун/Со:то: как вспомогательное средство обучения. Яркие, запоминающиеся образы делают коаны превосходными иллюстрациями к тому или иному наставлению, и До:гэн в своих текстах использовал их в полной мере. Большинство чтимых До:гэн патриархов древности появляются в его произведениях как герои не только собственных историй, но и коанов. И наоборот, некоторые буддийские наставники для До:гэн — не столько реальные учителя, сколько персонажи любимых коанов. Вообще вопросы, связанные с отношением До:гэн к коанам – сколько он их знал, какие из них особенно ценил, как использовал их в своих собственных текстах, – достойны отдельного рассмотрения.

Изучая тексты До:гэн, можно видеть, что он одинаково свободно оперирует всеми известными ему историческими фактами, коанами, сочинениями буддийских мыслителей и рассматривает их как материал для своих собственных построений. Он действительно уделяет преемственности истинного, с его точки зрения, учения очень большое внимание, но трактует примеры по-своему, используя старинные предания как иллюстрации к тем мыслям, которые ему важно донести до слушателей. Получается, что при вполне естественной для японской культуры пропитанности традицией до мозга костей До:гэн на поверку подвергает сомнению все и вся, и в результате незаметно перетолковывает учения, обладающие самым непререкаемым авторитетом. Возможно, именно поэтому современные приверженцы «критического буддизма», развенчавшие чуть ли не всех мыслителей древности, за До:гэн единогласно оставили статус истинного буддиста.